Впереди него, ощупывая альпенштоком дорогу, предупреждая каждый шаг Суворова, шел коренастый старик Антонио Гамма. Сзади за Суворовым, готовый в любую минуту поддержать барина, помочь ему, шел ловкий казак Ванюшка. За Ванюшкой - Аркадий Суворов и двое рыхлых, разбитых в походе, охающих и стонущих: статский советник Фукс и главный камердинер Прошка.
Суворов слышал, что о нем говорили его витязи. Он и сам видел, куда завел их. Ему самому было трудно, тяжело, но показать виду - нельзя.
Он улыбнулся и весело сказал, обращаясь к Лосеву:
– Помилуй бог, как они меня хвалят!
И, взглянув на осунувшиеся, усталые лица своих чудо-богатырей, Суворов вдруг затянул любимую песенку:
Что девушке сделалось,
Что красной доспелось?…
Он так задорно, ухарски спел это, что все, даже угрюмый, вечно насупленный Воронов, расхохотались.
– Не слушайте, батюшка, это молодежь. Неженки…
– Нет, ваше сиятельство, это старики раскудахтались…
– Ничего, ребятушки, так меня и в Туретчине бывало похваливали.
– Дойдем!
– Одолеем!
– Я ж говорил: русский солдат пройдет и там, где не пройдет олень!
К ночи все окончательно выбились из сил. Где кто стоял, там и повалились, - прилегли, присели. Устраивались как могли на отдых, на ночь.
Одежда была мокрехонька, обсушиться нечем, топлива нет. В одних мундирах, без зимнего, прикрыться нечем на холодном, пронизывающем ветру.
Сидели, лежали. Дрожали от стужи. У кого остались сухари, грызли. Шарили по карманам, собирали остатки табачку, курили.
Даже кому посчастливилось, кто нашел местечко поукромнее-притулился в какой-либо щели и мог бы подремать, не имел возможности отдохнуть: леденящий ветер пробирал насквозь. Человек просыпался ежесекундно, а дрема, усталость опять валили с ног. Не сон, а мученье.
1-й роте апшеронцев повезло: она разместилась на довольно большой площадке.
Зыбин с несколькими молодыми солдатами увидал в стороне полуразрушенную пастушью избушку. Как ни тяжело было лезть еще куда-то, а все-таки полезли. Разломали избушку, приволокли дровец.
Солдаты и офицеры жались к костру. Сушились, чинили обувь. За сегодняшний день она пришла в полную негодность: на острых камнях изрезалась, в вязкой, разжижевшей глине, в горных речках и рыхлом снеге располоскалась. У многих на ногах остались только штиблеты. Так получилось у майора Лосева. К ночи подошвы у сапог отстали. Лосев шел босиком. Потом догадался: обкорнал ножом полы своего мундира и этими суконками обернул ноги. Когда стали на отдых, унтер-офицер Воронов сказал:
– Дайте, ваше высокоблагородие, я вам сапоги кожей подобью.
– Откуда у тебя кожа? - удивился майор.
– Убил француза, снял ранец, вот и кожа.
И теперь Лосев сидел на барабане, протянув к огню босые расцарапанные ноги.
Башилов, сидевший у костра по-турецки, поджав ноги, огорченно сказал:
– Эх, подметки изорвались совсем, а починить нечем…
– На том свете тебя и без подметок признают, - пошутил никогда не унывавший Зыбин.
Многие пекли лепешки из муки, полученной в Альторфе. Кое у кого завалялась в мешке картофелина, пекли ее. В водоносных флягах кипятили воду, размачивали в ней сухари.
Огнев пек лепешку.
– Спереть ружья! Осмотреть патроны! Ввернуть новые кремни! - раздался знакомый зычный голос.
И в свете костра показался сам Михаило Андреич Милорадович.
–А у вас знатно, первая рота! Молодцы!-похвалил он, подходя к костру. - Что вы тут жарите?
– Лепешки, ваше сиятельство. Вот извольте отведать, - протянул ему Огнев. Милорадович охотно взял лепешку. Съел.
– Да это вкуснее пирога!
– Извольте еще!
– Нет, благодарствую! Ешь сам! Значит, наши все? Впереди никого?
– Впереди егеря, - ответил Лосев. - А как вы устроились, ваше сиятельство? Дрова есть?
– Я со вторым батальоном. Нас тоже бог миловал - пещеру нашли. И хворост есть. Отдыхайте, ребята!
И генерал Милорадович ушел назад.
Через несколько минут снизу, из кромешной тьмы, раздался голос:
– Котора рота?
– Первая.
? предыдущая | следующая ? |