У дворца герцогини Кастильоне не расходился, все время стоял народ ждали, не выйдет ли Суворов.
Вечером весь город расцветился огнями.
В городском театре была приготовлена пышная встреча Суворову, но он никуда из дворца не поехал - был на балу у своей хозяйки. Герцогиня Кастильоне, с согласия Суворова, пригласила к себе всю миланскую знать. Суворов явился в парадном фельдмаршальском мундире. Он поразил всех, особенно дам, своей изысканной любезностью, весельем и остроумием.
На следующий день, 19 апреля, миланцы могли хорошо разглядеть фельдмаршала Суворова - он присутствовал на молебствии в знаменитом миланском соборе.
По улицам рядами стояли войска. Суворов ехал в вызолоченной карете, в белом австрийском фельдмаршальском мундире со всеми орденами.
Архиепископ во всем облачении встретил его при входе в собор. В соборе для фельдмаршала было устроено возвышение, покрытое красным бархатом, с золотыми кистями и золотой цепью вокруг.
Громадный собор едва вмещал всех желающих присутствовать при богослужении.
Так же торжественно Суворов вернулся во дворец к обеду.
Обед у Суворова прошел очень живо.
Фельдмаршал шел к столу в прекрасном настроении. К обеду, кроме русских генералов Розенберга, Багратиона, Милорадовича, Горчакова, были приглашены австрийские с Меласом во главе. Тут же присутствовал какой-то итальянский поэт, курчавый, точно баран, и с бараньими глазами, молодой человек в нарядном шелковом кафтане. Поэт поднес фельдмаршалу Суворову свою поэму "Освобожденная Италия".
Подойдя к столу, Суворов громко и внятно прочел "Pater Noster" ("Отче наш").
– Сегодня у меня за столом два высокопревосходительства, - садясь, весело сказал он, поглядывая на своих соседей справа и слева: Розенберга и Меласа. - Папа-Мелас, вам необходимо научиться говорить по-русски. Скажите "высокопревосходительство".
– Фьий… Фийсок… - потел с натуги старый Мелас.
– Высокопревосходительство, - нагибался к нему Суворов.
Но у папы-Меласа так-таки ничего не получалось.
Ему никак не удавалось преодолеть это трудное "ы".
– Русский язык - богатый, прекрасный.
У вас в армии есть переводчики?
– Нет, - сконфузился Мелас.
– Ах, так. Я же вам буду писать только по-русски! - шутливо пригрозил Суворов.- Военному человеку вообще надо знать языки. Я стараюсь изучить язык тех, с кем воюю. В Турции - выучил турецкий, в Польше - польский, в Финляндии - финский.
– Ваше сиятельство, а вот извольте послушать, как пятеро моих мушкатеров изъяснялись, не зная языка, - сказал через стол Милорадович.
– А ну-ка расскажи, Мишенька!
– В пути мы стали на дневку в одном городке. Пятерым молодцам из первой роты отвели дом одной старушки. Она приняла наших очень радушно сразу усадила за стол, поила-кормила до отвалу. Мушкатеры благодарят ее, а та не понимает. "Эх, старуха такая бестолковая!" - говорят. А унтер-офицер Огнев - вы его, ваше сиятельство, изволите знать…
– Как же, знаю! Ильюха Огнев. Прекрасный солдат. Сорок лет вместе с ним служим!
– Так вот Огнев и говорит: "Знаете, братцы, наденем-ка мы амуницию, станем во фрунт и отдадим старушке честь по-нашему, по-солдатски!" Встали, надели амуницию. Старуха смотрит с удивлением: куда это они так скоро? Выстроились тут же, в комнате, Огнев скомандовал: "На караул!"
– И старуха поняла?
– Поняла, ваше сиятельство! Хохотала до слез, обнимала…
– Русский солдат найдется. Русский человек гостеприимен сам и гостеприимство ценит. Вот и меня здесь встретили радушно. Как бы только миланский фимиам не затуманил голову! Теперь пора рабочая!
Суворов взглянул на поэта?
– О чем вы думаете?
Поэт почти ничего не ел. Держа палец под глазом по итальянской привычке, он внимательно смотрел на Суворова.
– Воображаю себя в шатре Агамемнона, где сижу в совете греческих полководцев. И как будто уже вижу падение Трои, - сказал он, видимо, давно приготовленную фразу.
– Люблю Гомера, но не люблю десятилетней троянской осады. Какая медлительность. Сколько бед для Греции! Не могу быть Агамемноном: я бы не поссорился с быстроногим Ахиллесом. Люблю друга Патрокла за быстроту. Где появляется он, там врага нет.
? предыдущая | следующая ? |